Совсем кратко о моей жизни

Родился в первый послевоенный год, в 1946-м, во Львовской области Украины, в семье военных. Переезжать приходилось часто: Таджикистан, остров Сахалин, Северный Кавказ, Подмосковье, Эстония. В 1967 году окончил Таллинский строительно-механический техникум, в этом же городе работал токарем, фрезеровщиком, контролёром ОТК на машиностроительных заводах. Увлечение путешествиями привело в спортивный клуб Таллина, где был пройден курс инструктора по спортивному туризму — спорт помогал одолевать физическое нездоровье.

В 1969 году романтика строек заставила покинуть Эстонию ради Сибири, где началось возведение Усть-Илимской ГЭС. Работал в газетах, на радио, окончил отделение журналистики Иркутского госуниверситета.

Покорённый сибирской природой, продолжил занятия туризмом. В отпускное время водил группы в многодневные походы, путешествовал по заповедным природным местам СССР. Стал охотником, рыбаком, погрузился в таёжный мир, занося свои наблюдения на бумагу. По совету В.Г. Распутина, в 70-х годах занялся литературным творчеством.

В годы перестройки сделался предпринимателем: освоил резьбу по дереву, бересте, обработку самоцветных камней, что позволило содержать семью. При первой возможности вернулся к письменному столу.

Автор книг прозы «Лесной аквариум», «Бадарма», «Истории из рюкзака», «Кусочек счастья», «HELLO, дружище», детской книги — «Кузькина страна» и книги для подростков «Переходный возраст». В 2016 году принят в Союз писателей России.

Главные темы — человек и природа, работа над собой. Творческое кредо: «Зажги свою свечку вместо того, чтобы ругать тьму».

Подробности можно узнать из моих книг, они все автобиографичны.

Из отзывов критиков: «В книгах Владислава Огаркова  удивительные истории, написанные во время путешествий, из жизни сибиряков, а также обитателей тайги. Написанные живо, ярко, эмоционально, с юмором и самоиронией, они читаются на одном дыхании. Все они объединены образом автора — рассказчика — тонкого, вдумчивого, наблюдательного и упорного в достижении цели человека, который страстно любит природу, увлечённо исследует сибирский характер, выражает беспокойство о судьбе Сибири, России, невольно заставляет задуматься «о времени и о себе». Манит читателя за собой — пройти вместе с героями на плотах по непроходимым порогам таёжной реки, лесным тропам, горным вершинам, чтобы увидеть Сибирь в её подлинной красоте и величии».

 

В этом разделе будут размещены очерки о событиях давно минувших дней, вторгающихся в современность своей актуальностью.   

УЛИЦА  РОМАНТИКОВ

       Нам с Галей нравилось разговаривать. А если называть вещи своими именами – поболтать. Нравились ли мы друг другу (автор замялся)… Возможно, что да, но лучше осторожно отойти от этого, чтобы не тревожить прошлое.

       А вообще-то мы были на работе. В большом механическом цехе, на большом заводе, проверяли качество деталей у рабочих-станочников. Сегодня Галя у токарей, я у фрезеровщиков, завтра меняемся. Мы знали, что детали нужны для крупных машин, работающих в разных уголках страны, и будут ли те машины действовать – это зависело от нас. Но даже в серьёзных и важных делах случаются паузы. Тогда мы находили друг друга и уединялись. В цехе, заставленном громоздким оборудованием, рычащем, мычащем и лязгающем железными «жубами», всегда можно отыскать относительно тихий закуток, куда не заглядывает начальство.

       Болтали о всякой всячине. Ну, сами понимаете, о чём могут говорить он и она в чудесном возрасте «двадцать с махоньким хвостиком». Рассказывали о своём, делились мечтами, строили планы.

       Зарплата не большая, но и не маленькая, на житьё-бытьё хватало, даже на заначку оставалось. За разговоры нам, разумеется, не платили ни копейки, а всё-таки плата была. За минуты общения оба получали столько ценного, что в целой книге не расскажешь, рублями не измеришь.

       Двигателем и вдохновителем разговоров чаще была Галя. Особенно она любила читать стихи и обсуждать их. У меня же к стихам наблюдалась некоторая аллергия, вызванная, наверное, тем, что в школе требовали заучивать их наизусть, а мне сей процесс давался туго, ругали. Когда читала Галя, я не был ценителем рифм, мне больше нравился голос их читавший. И всё-таки… Благодарю судьбу за то, что хоть чуток стал понимать в столь деликатном деле, как поэзия.

       И однажды она предложила поговорить о городских улицах. Почему у них такие скучные, в сон клонящие названия? У этих людей, кто имена даёт, – у них совсем фантазии нет? Рыжие Галины косички крутнулись.

       - Вот ты бы как улицу назвал, если б тебя попросили?

       Это не сильно увлекло меня, уже кое-что знавшего о лживости советской пропаганды. Круг названий давно очерчен властной рукой, не терпящей инакомыслия, и всем известен. Улица Советская, Профсоюзная, имена того или этого вождя… Шаг в сторону сразу грозил неприятностями. Хорошо отлаженная система в СССР следила, чтобы всякий шагающий в светлое будущее шёл только прямо и не смотрел по сторонам. При этом дорогу к цели не знал и не видел никто, включая самих вожаков.

       Галя заметила, что её предложение встречено без должного энтузиазма, и, не теряя времени, сама взялась за улицы, стала называть их.

       - Добрая, Сердечная, Звёздная, Тёплая, Прохладная, улица Счастливого детства, переулок Поцелуев… А вот ещё… Слушай! – косички снова вздёрнулись, глаза загорелись, – улица РОМАНТИКОВ – как тебе?!

       Мне понравилось, но… Пожимаю плечами.

       - Видишь ли…Название красивое, спору нет. На улице с такой табличкой я бы тоже с удовольствием пожил. Но ты же знаешь, у нас есть «положено» и есть «не положено». Улица Романтиков – это не положено. Никто и нигде так не назовёт. Нереально. Разве что помечтать остаётся.

       - Говорят, что мечтать не вредно.

       На этом сошлись, чтобы снова разойтись по делам.

*

       Жизнь распорядилась иначе, чем нам виделось в те дни. Рассказчик был в поиске самого себя. Искал-искал и вот оказался в Восточной Сибири, на реке Ангаре, где как раз зарождался новый город Усть-Илим. Галя со своими косичками осталась на другом континенте, в старинном европейском городе, где мы вместе когда-то учились, а потом встретились случайно на том самом заводе. Может быть и не случайно… Тот, кто назначил нам судьбу, раздельно ей и мне, – Он знал о нас всё наперёд, насквозь видел обоих. Знал и о том, что нам надо расстаться.

       На новом месте всё кипело и бурлило. Одновременно строились город, крупная ГЭС и лесопромышленный комплекс, один из крупнейших в стране. Поднимали всё это молодые руки парней и девчонок, тысячами ехавших сюда «за туманом и за запахом тайги», как пелось в известной и многими любимой песне. Строилось быстро, не всегда хорошо и надёжно, но скорость и комсомольский задор шли впереди качества.

       Закружило-завертело в том вихре и меня, прибывшего на великую стройку со всем своим скарбом, втиснутым в походный рюкзак и чемодан. А ещё гитара, на плече висящая и при ходьбе хлопающая по-дружески по мягкому месту.

       Малость отработал на стройке и явился однажды в газету, недавно возникшую здесь «Усть-Илимскую правду». Редактор Ефимцев, возникший вместе с ней, задал несколько вопросов о том и о сём и неожиданно обнадёжил меня, никакого отношения прежде не имевшего к журналистике.

       - Ладно, приходи в понедельник, возьмём с испытательным сроком, посмотрим. Если потянешь, в штат возьмём разъездным корреспондентом. Потом образование получишь. Поступишь, выучишься, диплом в редакции замочим. Давай!

       И несостоявшийся «технарь» стал выдавать стране строчки, абзацы, «кирпичи» и полные «подвалы». Но это лишь первая половинка моего бытия. Вторая мелькала где-то на скалах, на быстрой воде, терялась в тайге – попробуй угляди её в спортивных походах, шагающую в густом лесу да в весёлой компании незамужних и неженатых.

       Начинающий газетчик увлекался походами и там, откуда приехал, но в тех краях оно как-то не ладилось. Там тоже вокруг были славные ребята и девушки, только говорили они на другом языке, далеко не всегда понятном. Чужая культура, далёкие от нас привычки… Сколотить свою группу не получалось. Русские парни там почему-то другие. Они не хотели выбираться за город. Желающих «балдеть», лежать на диване набиралось намного больше тех, кто хотел ходить на лыжах, сплавляться по рекам. Зато здесь, на Ангаре, всё наоборот. Почти невозможным тут считалось купить штормовку или походный рюкзак, ни в одном магазине не встретишь – слишком большой спрос! Меня, к счастью, это не коснулось, всё нужное для пересечённой местности приехало со мной.

       Через две-три недели после приезда уже топал по таёжным тропам, с восхищением глядя на настоящие сибирские леса, знакомые по рассказам Григория Федосеева. Разучивал новые песни, во всё горло орал частушки у костра.

       Ещё через год повысили в «должности», доверили рулить командой «Глухари».

       Ясная, казалось бы, ситуация. Оттуда уехал, а здесь всё хорошо. Живи да радуйся. А нет, что-то точит… Пуповина отрезана, назад ходу нет, но чувствуется место отреза. Даже побаливает иногда. А тут столько хорошего сразу свалилось, одному не унести.  Выход один – срочно поделиться ношей. Пишу друзьям на другой континент, делюсь, и ей, само собой, написал тоже. Друзья ответили сразу, она долго молчала. Каждую неделю бегал на почту, очередь выстаивал, спрашивал письмо «до востребования» на своё имя. Меня там уже узнавали… И наконец письмо пришло. Через несколько месяцев. Раз за разом перечитывал его, но ничего ТАКОГО в нём не находил. Даже намёка не было. Одна работа в письме – цех, станочники, разряд повысили, всё равно начальник не ангел. «Помнишь, я говорила какой он, а ты всё не верил». Только потом, повзрослев немного, понял, почему она так странно ответила.

       Она, может быть, тоже ждала письма из Сибири, а получив его, тоже перечитала не один раз. И что узнала? Увидела прыгающие строчки, разобрала убегающие в тайгу слова, готовые захлебнуться в восторге от природы. Костры, палатки, тропы, ручьи, цветущий багульник, новые друзья… В красивых словах тоже ничего ТАКОГО не читалось, и она всё поняла. Правильно поняла. На письмо ответила, как и стоило ответить просто знакомому человеку, с которым вместе работали.

       Вокруг плескалось и шумело целое море девчонок. Интересных, красивых, знающих стихи… Знакомое лицо в рыжих косичках уходило всё дальше и дальше, как уходит и прячется за горизонт одинокий кораблик.

       Иногда вспоминалась история про улицу Романтиков. Как хотелось глянуть на неё хоть одним глазком! История помнилась и провожалась с грустной улыбкой, как провожают поезда жители затерянных в степи полустанков. На дворе стоял 1970 год, в советских городах и посёлках имелись улицы Трактористов, Танкистов, Лётчиков, Трудовые, Солдатские, Депутатские…Какие вам романтики?

       Но ещё не всё сказано о девчонках.

       О них никогда не будет сказано всё. Да, в молодом городе их было море. Но в море всякое может случиться, неплохо бы научиться в нём плавать… Никто, однако, не учил, и приходилось самому держаться на плаву. «Ты пошто меня шабаркнул балалайкой по плечу? Я по то тебя шабаркнул – познакомиться хочу». В группу «Глухари» приходили всякие – интересные, очень интересные и не очень. Самая интересная к нам не торопилась, её пришлось ждать. Возможно, что для этого тоже требовалась выдержка, как для хорошего коньяка.

       И вот приходит октябрь, мы снова собираемся в поход. А в дверь заходит Горячкин, неудобное спрашивает и даже настаивает.

       - Тут одна девушка просится с нами. Давай возьмём.

       - В другой бы раз без проблем, а сейчас… Сам знаешь.

       - Знаю, какой разговор. Говорил ей об этом, но она не может в следующее воскресенье, какой-то конкурс у них, а сейчас может. Она учительница в школе, там у них всякие дела по выходным, с ребятишками занимаются.

       Есть тут один деликатный момент. Походы у нас спортивные, нагрузки приличные, не всякий выдержит. Потому бутылки не булькают в рюкзаках. Но случаются события, которые принято отмечать. День рождения или женский праздник – как не отметить? Тут, как вы понимаете, возможны варианты. Именно такой «вариант» намечался в том октябрьском походе. Причина вполне уважительная – день рождения «главного глухаря», даже дата круглая, двадцать пять человеку стукнет. Отметить!

       Горячкин стоит, не уходит. Надо что-то отвечать. Он простой работяга, не окружён почётом, но хороший парень, обижать не хочется. Вопрос, правда, есть – чего он за эту девушку хлопочет? Глаз на неё положил? Ладно, не моё дело.

       Стою, думаю. Девушку тоже не стоит обижать. Хочет ходить в походы, это значит, что душа тянется к природе и общению, я таких люблю и стараюсь помогать. Но опозориться тоже не хочется. Она новенькая, совсем нас не знает и наверняка слышала, что группа сильная, одна из лучших, а тут увидит нас другими… Учительница к тому же, говорить умеет. Расскажет где не надо, двойку по поведению поставит. Или зря я так?

       - Ладно, приводи. Только скажи, что ситуация нештатная.

       Похоже, что он не предупредил её. К вечеру все собрались на старой мельнице, стоящей в тайге на ручье Ромашка. (Когда-то был такой ручей, старожилы помнят). Даже не сразу заметил её, новенькую, среди наших. Потом издали увидел, как пытается рубить сушняк для костра, улыбнулся про себя – забавно выглядит. Мой друг Витя берёт у неё топор, показывает как надо и что-то говорит. Рядом с ними Володя Горячкин, тоже наблюдает. Девушка невысокая, худощавая, чёрненькая, кажется…

       Вечер выдался вполне подходящий для нашего мероприятия. Совсем стих ветер и не вмешивается в общую суету, моросящий время от времени дождик тоже не мешает, а лишь напоминает тихим шёпотом, что на дворе октябрь. В тишине и печали льют слёзы голые ветки берёзы, осины, черёмухи. Прозрачными слезинками в сумерках светятся кедры.

       А в просторной мельнице тепло и ни одной слезинки не увидишь – не ищи.

       Меня усадили в самый дальний угол, и в этом виделось мудрое, хорошо взвешенное решение – все могут видеть главный предмет торжества, объект всенародного любования. Предмет что-то ел, но чаще пил из большой алюминиевой кружки, странным образом редко пустовавшей. Хохотал, отшучивался, отстреливался от летевших отовсюду колких словечек, а всё потому, что сам горазд на колкости – получи обратно! Чем-то таким же обменялся мимоходом с той чёрненькой, заодно узнал, что зовут её Катей, а в школе она ведёт литературу в старших классах. Это значит, что найдётся нам о чём поговорить. «Молодец девка, за словом в карман не лезет» - подумал про себя и поставил первую пятёрку молодой учительнице.

       Кружки излишне часто чокаются, но содержимого в них не видно, не понять – кто из участников собрания честно тянет лямку, а кто халтурит. Последнее мне ни к лицу, стараюсь честно тянуть и чувствую, что есть опасность – упомянутый «предмет» вот-вот может стать неодушевлённым и запросто свалится под стол. И прозвучат ли при этом аплодисменты? – не сразу ответишь.

       Лучше избежать такого сценария, соображаю. Ссылаюсь на переполненный пузырь, хватаю чей-то ватник и вываливаюсь из мельницы, надеясь отсидеться в тиши и прийти в себя. Планы приходится резко изменить в связи с резкими переменами в погоде. На улице вместо влажной тишины меня встречает воющая метель. Из темноты в лицо летит колючая снежная сечка, почти ничего не видно – куда идти, где присесть? Бац! – запнулся о бревно, уселся и проблемы разом отвалились.

       Благо, телогрейка оказалась с широких плеч, её хватило, чтобы сесть на полу, закрыть голову и запахнуться. Мне тепло и уютно в ватном укрытии, скоро совсем согрелся, стал о чём-то думать и незаметно для себя задремал.

       Очнулся, наверное, не скоро, потому что метель унялась, а снег, видный в просветах луны, тихо спускается редкими хлопьями. Левым боком ощущаю – кто-то рядом сидит.

       - Вот пришла за вами, сижу жду, когда вы…

       Узнаю голос молодой учительницы. Уж кого-кого, а её-то никак не ожидал увидеть рядом с собой. Нас тут около двух десятков, все свои, послать за мной вполне могли кого-нибудь другого, а с ней мы почти не знакомы… Странно… Почему?

       - Застыли, наверное, здесь?

       - Ничего, зато лучше сохранюсь в холодке, долго не испорчусь. – Отвечаю браво, как бывалый полярник, хотя пальцы ног действительно коченеют, усиленно шевелю ими и столь же усиленно стараюсь это скрыть. Понимаю, что руководит мной обычный возрастной выпендрёж, но почему-то его слушаюсь.

       - Нас там ждут, давайте пойдём. Можете идти?

       - А вы сомневаетесь? Зря.

       С этими словами встаю и, как мне кажется, уверенно шагаю впереди.

       Дальнейшее помнится весьма смутно. По причинам всем понятным. Хорошо помню только одно – спал на холодном чердаке мельницы, в «мужской спальне», как мы говорили. Как главному виновнику, мне принесли охапку старой соломы, чтобы укутать ноги. А голову лучше проветрить… Спал как убитый, вдыхая смолистый дух пихтовой лапки. Люблю этот запах, он почему-то кажется родным…

       После утренних сборов двинулись в обратный путь.

       Иду последним, замыкаю группу. У нас, в «Глухарях», первый и последний отвечали за то, чтобы цепочка не растягивалась и все были на виду. И вот мой блуждающий взгляд замечает девичью фигурку, отставшую от народных масс. Это, между прочим, Катя. А ещё есть интересное наблюдение – замечено, что опекавший её Горячкин тихо сложил свои полномочия и куда-то слинял из зоны видимости. Катя, кажется, ждёт моего приближения. Угадал.

       - А если я с вами рядышком, вы не против?

       - Конечно не против. Зачем противиться хорошему?

       - А что вы видите хорошего?

       - Надеюсь увидеть. Только вы поосторожней со мной.

       - Кусаетесь?

       - Бывает. Но не очень, чтобы очень. У вас, вижу, тоже полный комплект – и зубы, и язык. Всё на месте, как говорят знатоки.

       - Знаете, я вчера за столом заметила, вы любите говорить слово «пустое». По крайней мере, вы часто его произносите.

       - Согласен, намёк понял, принимается. Не будем о пустом. Скажите, вы давно в Усть-Илиме? И откуда приехали, если не секрет.

       Катя рассказывает и держится просто, не заглядывая в лицо и ничуть не кокетничая, как любят другие девушки. Это мне нравится. Она здесь недавно, из Эдучанки перебралась, где тоже работала в школе. А вообще из Белоруссии, из знаменитой Орши, где впервые на войне отличились наши «Катюши», самоходные ракетные установки. Это отличный повод к знакомству. Всего пару лет назад я как раз проезжал через тот городок, когда путешествовал автостопом. Кое-что мне там запомнилось, и можно об этом поболтать. Говорим уже наперебой, будто давно знакомы и совсем уже друзья, когда выясняется, что Катя любит книги, а зимой не расстаётся с лыжами.

      Да она просто открытие, эта Катя! Останавливаюсь, восхищённо смотрю на неё, и она переходит на «ты», правильно оценив момент.

      - Ты чего?

      - Да ты, я смотрю, свой парень! В доску свой!

      - А кто-то в том сомневался?!

      Хохочем и хлопаем друг друга по плечу, забыв, что познакомились только вчера. Оба спохватываемся – оторвались от своих, надо догонять. Дружно убыстряем шаги, но ноги не хотят слушаться, сами тормозят, и понять их тоже можно. Они ведь свои, не чужие, они с нами заодно, и каким-то образом до них доходит, что быстрая ходьба совсем не нужна в минуты, когда две души тихонько, смущаясь своей смелостью, тянутся друг к другу. Дело тонкое, закрытое от всех и от нас, совсем не объяснимое. Даже непонятливые ноги чуют, что не надо сюда вторгаться, не должно мешать тому.

       Небо ещё в облаках после вчерашнего снега, но солнышко всё чаще проглядывает в голубые прорехи. Выглянет и улыбнётся ласково, прикоснётся тёплым лучиком к лицу.

       Тропа спускается в распадок, заросший густым кедрачом. Здесь заметно темней, тепло ещё не пробилось сквозь частую хвою, справа и слева белеют пятна пушистого снега. Ловко согнувшись, Катя успевает зачерпнуть горсть искрящихся снежинок. Что-то задумала… Лукаво глянув из-под тёмных ресниц, не сказав ни слова, убегает вперёд, и скоро оттуда вылетает белый колобок. Летит целенаправленно и быстро, увернуться не успел – шлёп! – ткнулся в плечо и рассыпался, обдав лицо холодными брызгами.

       - Как я тебя?! – прыгает от радости – с первого раза попала!

       - Ишь ты, какая задиристая! Это мне нравится, но я ведь тоже могу попасть, – отвечаю со значением, стискивая в ладонях снежный ком.

       - Не попадёшь, я знаю.

       - Возмутительное заявление! Да я сейчас…

       Заявление, однако, подтверждается. Снежок летел быстро и точно, я всё видел, но… Катя отпрянула, метнулась молнией, а снежный снаряд с присущей ему прямолинейностью летит мимо, и вот уж перехвачен кедровыми лапами, серебристой россыпью разлетается во все стороны света.

       - Ух ты какая! Гибкая, как ласка.

       - Какая ласка?

       - Зверушка такая, в тайге живёт. Красивая и очень гибкая. Вёрткая, как змея. Согнётся и выгнется в любую сторону. Ты вот, как она, увернулась. Она и кольцом согнётся запросто. Ни одна зверушка так не может.

       - Кольцом не умею. А ты откуда знаешь про неё? Я даже не слышала про такую. В лесу что ли видел её?

       - Её редко кто видел. Совсем малюсенькая, меньше бурундука, меньше горностая. А зимой вся белая, как снег, не увидишь. Только три чёрных точки – глаза и кончик носа. Перед тобой юркнет – не заметишь.

       - А ты как заметил?

       - Я лесной человек, мне положено всё замечать.

       - Хвастаешься.

       - Есть маленько. Чего ж не похвастаться, когда есть чем. А ласка хищница, между прочим. На мышей и на всякую лесную мелочь охотится. Цыплят в курятнике загубит, если в деревню зайдёт. А ты случайно не хищница? Только честно.

       - Я всеядная. От мясца тоже не откажусь.

       - А как насчёт человечинки?

       - Не пробовала, не знаю. Да как-то и не тянет вообще.

       Раскусила мои мыслишки про «хищницу», но не подаёт виду. Только прыснула, рассыпалась серебристым смехом, как рассыпался тот снежок, пролетевший мимо. А к вылету готов уже второй снежок, ждёт момента. Катя замечает его в моей руке и меняется лицом. Совсем стихает смех, вместо него проступает виновато-смущённая улыбка – ей не хочется отмщения.

       - Ты ведь не хочешь в меня попасть. Правда?

       И вопрос, и утверждение сразу, в одной упаковке. Я бы так сказать не сумел… А взгляд какой?! – Не сердись, дядя, – просит доверчивый ребёнок. Но «дядя» и не думал о таком. Разве можно обидеться на милого ребёнка? Ждёт, что я отвечу. Ей наверняка хочется узнать, что стоит за моим молчанием, но сказать не решаюсь. Мы ещё так мало знакомы… Выдать дежурную газетную фразу – это пожалуйста.

       - Тогда вперёд. К полной победе коммунизма во всём мире.

       Мы идём, смеясь и болтая без умолку и, должно быть, оба догадываемся, что за громкими словами скрывается другой диалог, совсем не слышный, но очень нужный для двоих учащённо бьющихся сердец…

       Идти, между прочим, порядочно – что-то около трёх часов уходило на путь от мельницы до наших общежитий на левом берегу. Моста через Ангару ещё не было, идти приходилось в обход, по эстакаде строящейся плотины.

       Мне, к тому же, приходится терпеть тычки от бидона, плохо упакованного в рюкзаке. Восьмилитровый алюминиевый бидонище «под пиво» подарен на память от всей нашей группы – не нести же его в руках? Сунул в рюкзак, заполнил одеждой и мелкими вещами, но сделал промашку, и теперь его квадратная ручка упирается в мой бок. При ходьбе подарок напоминает о себе весьма невежливо – давит в ребро. Назначение бидона вряд ли можно понять людям, не знакомым с усть-илимскими реалиями.

       Реалии с бидоном таковы, что прямо-таки выпрашивают персонального описания.

       Из известных напитков, употребляемых трудовым народом, самым ходовым в посёлке был питьевой спирт в пол-литровых бутылках, потому что водка при 40-градусных морозах замерзает, а закрытых складов ещё нет. Пиво совсем не привозили. Но летом его иногда завозили в село Невон, что в семи километрах от стройки. Узнав о завозе, заинтересованные лица устремлялись туда, и выстраивались в очередь, каждый со своей посудиной, поскольку пиво разливное. Часами стояли с канистрами и большими бидонами. Кто-то гремел пустым чайником, а кто-то звякал пустым ведром. Каждому хотелось залить побольше в ёмкость, но где её взять? Дефицит!

       Шуточные подарки были обычным делом в «Глухарях».

       Друзья вручили на Ромашке дефицитную ёмкость, а мне пришлось в ответном слове пообещать, что делиться буду со всеми желающими. И вот тащу бидонище, топая по снежной каше, не подозревая… Откуда, братцы, знать, что самый ценный подарок на 25-летие, совсем не шуточный, – он, представьте, идёт своим ходом, рядышком идёт и даже что-то рассказывает.

       Жив бидон и поныне, единственный уцелевший «вещдок» от нашей первой встречи на мельнице. Пятьдесят лет ему, а это тоже юбилей…  Помнится, ходил он с нами по бруснику и по клюкву на Бадарминские болота, покуда не сделался однажды его хозяин профессиональным берестянщиком, смастерив себе двухведёрный туес под ягоду. Теперь он в Шаманке, стоит себе скромненько в уголке и держит в утробе чистую воду. Берём его с собой, когда едем на родник за питьевой водицей. Верьте-не верьте, но пиво в нём никогда не плескалось…

       Тайга стала понижаться, спускаясь к Ангаре. Тропа вбежала в чистый сосновый бор, заполненный светом и хвойным духом, а вдали, за глубокой впадиной показались стрелы подъёмных кранов и белые коробки строящихся пятиэтажек.

       - Левый берег видно уже. Скоро придём? – Катя вопросительно смотрит.

       - Не так, чтобы скоро. До плотины надо дойти да там ещё топать берегу с часик, не меньше. Километра четыре с хвостиком. Устала? Давай отдохнём.

       - Это я с непривычки, давно не ходила в походы. Но отдыхать некогда, пойдём, мне ещё к урокам на завтра готовиться. А вообще я не слабенькая девочка, ты не думай. Я спортивная, горными лыжами занималась, чемпионкой была.

       - Чемпионкой даже?! Ничего себе… А где? На каких соревнованиях.

       - Спуск на слаломных лыжах, первое место среди девушек. В Белоруссии, на соревнованиях среди студенческой молодёжи.

       - Ух ты-ы…

       Таких высот от тоненькой Катюшки я никак не ожидал, честно признаюсь. Даже остановился, с повышенным интересом смотрю на чемпионку республики. Наверное, взгляд мой был чересчур перегружен уважением, потому что она спросила.

       - А чего ты удивился? Ну, выиграла… Хотя приятно, конечно.

       - Расскажи, это ведь интересно.

       - Давай потом расскажу. Идти надо, а что на ходу расскажешь.

       Из короткой фразы это «потом» быстро выскочило, заслонив все остальные слова. Выходит, она уже знает заранее, что снова встретится со мной. Зелёный свет горит на светофоре, а я чего-то стою. Вперёд!

       - Ладно, давай потом. Не будем терять время.

       - Подожди. Я тоже хотела спросить. Про мельницу. Откуда она там взялась, в тайге? Кто её построил и почему так далеко? Как туда с зерном добирались?

       - Это длинный разговор.

       - Если длинно, не надо. Пошли. А вообще интересно.

*

       Да, интересно. Пусть не всем, не каждому. Мы уже живём в другом обществе, где другие интересы. Принятый большинством образ жизни ведёт к тому, что всё интересное кончается за порогом твоей квартиры. Такая модель жизни лишь подталкивает нас к потреблению всяких благ, но постепенно, как яд замедленного действия, разрушает национальные культуры, убивает творчество, желание думать о высоком и знать свою историю, общаться с другими людьми. Происходит это не очень быстро, не многими замечается и потому устраивает большинство, привыкшее плыть «куда принесёт».

       Однако не все живут желудком. В море жизни не все плывут без руля и без компаса в голове. Этим интересно будет узнать, что мельница на ручье Ромашка давала хлеб многим жителям Невона. Как без хлеба? Верно, никак.

       А люди жили здесь давно.

       Жили, несмотря на то, что строителей Усть-Илима газеты упорно называли первопроходцами, а это зовётся неправдой, в мягком варианте. Первые три рубленные избы, судя по документам, уже стояли в 1687 году, в устье речки Невонки. В одной из них обитал Иван Сизой с женой и пятью сыновьями, по соседству устраивались Гришка Анучин и Ивашка Антипин, молодые и пока одинокие. Но они, выросшие в православной культуре, знали, что жить без жены и семьи ещё хуже, чем без хлеба. Куда деваться?  Женились на тунгусских женщинах. Далеко искать невест не пришлось, они жили рядом, в эвенкийском стойбище, бывшем здесь же, на Невонке. Вполне может быть, что многие семьи в Сибири «стряпались» подобным образом и потому традиционный облик коренного сибиряка – скуластое лицо, раскосинка в глазах, умеренная говорливость и, самое главное, – терпеливый взгляд на трудности, которых тут больше, чем деревьев.

       С таким подходом можно жить-не тужить без электроэнергии, без дорог и без связи с внешним миром. Именно так веками жило небольшое поселение под горой Невон, как и вся сибирская глубинка.

       Уже трудно поверить, но факт – в начале двадцатого века почти всё, нужное для жизни в глуши, делалось на месте. В том числе и одежда, и хлеб. А где взять пахотную землю под лён и рожь? Тоже сделать, без лишних слов и недовольства. Корчевать вековые деревья, убирать лесной хлам, рыхлить землю деревянной сохой, сделанной здесь же, из крепкого корневища. В помощниках только жена, а ёщё верная лошадка да своя маловерная головушка.

       Рожь вырастить, однако, только полдела.

       Мельницу пора ставить. Да только не где-нибудь её построишь. Вода нужна немалая, быстротекучая, чтобы жернова ворочать. Речка Невонка? Нет, не годится, зимой перемерзает местами, чуть ли не до дна. На Ангаре тоже не поставишь – по весне торосами сотрёт и унесёт, следа не останется. Вот разве что на том ручье, за Ангарой – он и в январе пиликает под снегом. (Подробнее можно прочитать в книге «Лесной аквариум», рассказ «Ромашка», на сайте «ogarkov.online»). Там, правда, местечко паршивенькое есть. Низкое, мокрое… Телега с кулями запросто увязнет. Но мы и здесь не расплачемся, гатью застелим.

       ГАТЬ. Слово, уходящее в далёкое прошлое. Редко встретишь его в переулках современного языка. А встретишь – не сразу узнаешь-поймёшь.

       Воспользуемся тем, что слово объясняется куда проще, чем сооружается настоящая гать. По сути это сплошной деревянный настил, покрывающий вязкое место на конной лесной дороге. В Сибири для настила валили лиственницу, способную десятками лет лежать и сохраняться в воде. В ход шли только три-четыре бревна из нижней части дерева, при этом каждое надо ошкурить и скрепить в общую связку с другими. Когда-то такая гать покрывала болотистый участок конной дороги, ведущей к старой мельнице от Невона, и мы с «Глухарями» не раз ходили по ней. Прыгаешь по скользким чёрным брёвнам и думаешь… Какую уйму времени и тяжкого труда нужно всадить сюда?! Скольких комаров накормить своей кровью, чтобы какие-то сто метров дороги стали проезжими…

       Нелишне, пожалуй, упомянуть, что мимо горы Невон (свиная голова по-эвенкийски) проплывали вверх по Ангаре все великие экспедиции, посланные на восток Петром первым. Здесь проходили и, возможно, останавливались открыватели Камчатки, Аляски и всего севера Сибири – люди, чьи имена известны миру по географическим картам. Сопровождавшие их казаки и обычные трудяги шли встречь течения, верёвками тащили тяжёлые карбасы, гружённые снаряжением, чтобы войти в большую реку Илим и по нему подняться до великой Лены.

       Здесь проплывал и протопоп Аввакум, сосланный за несогласие с церковной реформой. Натерпеться, как видно, ему тоже пришлось изрядно.

       «Егда поехали из Енисейска, как будем в большой Тунгуска-реке, в воду загрузило бурею дощеник мой совсем: налился, среди реки полон воды, и парус изорвало – одны  полубы над водою, а то всё в воду ушло. Жена моя на полубы робят кое-как вытаскала, простоволоса ходя. А  я, на небо глядя, кричю: «Господи, спаси! Господи, помози!» И божие волею прибило к берегу нас…»

*

       Но вернёмся туда, откуда убежали (светит надежда, что не напрасно). Нам с Катей уже ясно, что никуда не убежать от самих себя. Даже образование не потребно, чтобы дойти до того. Ни высшее, ни низшее…

       Уже, наверное, можно, за давностью, поведать всему миру, что она стала первой, кто позволил себя поцеловать. Это увлекательное занятие хорошо получалось в подъезде пятиэтажки, где она жила. Ни одна лампочка там конечно не светила, и это было очень кстати для нас, обнявшихся, истосковавшихся друг по другу. Ждали годами, казалось, везде и всюду один другого искали и вот – наконец-то… Ей для этого пришлось проехать шесть тысяч километров, мне ещё больше.

       Внешне ничего будто не случилось – каждое утро прихожу в редакцию газеты, уже переехавшую в отдельный барак по улице Братской, что-то там пишу, отвечаю на телефонные звонки, сам звоню, бегаю по бесконечным стройкам. Мысли приходят и уходят, но одна висит над всеми и громко стучит в барабан – скорей бы вечер и тот сладкий миг, когда мы останемся одни.

       В один из таких вечеров рассказчик собрал всю свою решительность и сказал нужные слова, какие дОлжно сказать мужчине. Никогда прежде говорил, а тут собрался и прыгнул с обрыва… Она промолчала и лишь крепче прижалась… Прекрасным ответом стали её влажные от невидимых слёз щёки и громкий стук сердца.

      Хотели немножко схитрить и два больших праздника – свадьбу и Новый год объединить в одно событие, но хитрость не удалась.

      С небес нас мягко опустили на грешную землю в отделении ЗАГСа. Там вежливо напомнили, что Усть-Илим до отказа заполнен парнями и девушками, их десятки тысяч!  Желающих создать семью хоть отбавляй, ближайшая регистрация только через полтора месяца, а вы пока подумайте о своём решении, всё взвесьте.

     Что ж, постоим в очереди, ещё раз взвесим. А думать не будем! Весь рабочий день занимались этим, вечером имеем законное право на отдых.

      Законное право реализуем не как попало, а как нам захочется. Уже выяснилось, что педагогу и журналисту очень нравится играть. В счастливое детство, например. Взыграло любопытство? Как это выглядит? Извольте, охотно поделимся своими выдумками.

       Катя жила в одной из пятиэтажек по улице «50-летия ВЛКСМ», что в нескольких минутах ходу от моего редакционного общежития. Прибегаю к ней, и мы сразу решаем, что у нас сегодня – футбол или умопомрачительный спуск на санках? Учитель литературы выбирает футбол, и мы бежим наперегонки к «Трём поросятам», как всеми назывались три временных дощатых магазинчика, стоящих вплотную. Продуктовый, хозяйственный и «одежда-обувь». Они конечно закрыты в этот поздний час, но у нас другие заботы. В снегу за торговой троицей собираем пустые картонные коробки, выброшенные из магазинов. Мы превратим коробки в футбольные мячи, пусть не очень круглые, но валенком поддать вполне можно. Учитывая недолговечность «мячей», набираем их побольше, про запас, чтоб хватило на игру.

       И начинается матч!

       Бам! – коробка, подброшенная моим серым валенком, летит, красиво кувыркаясь и шлёпается на укатанный до блеска снег. Со всех ног бегу к ней и пинаю дальше – мужчина должен владеть инициативой! До ворот уже близко, ура! – сейчас будет гол. Занёс уже ногу для удара, но мигом раньше мелькнул чёрный валенок, и картонный мяч влетает в пустые ворота. Гол, вбитый в мужское тщеславие.

       - Аха-хаха-ха! – Катя заливается смехом и прыгает на месте, вскинув вверх обе руки. – Гол, го-оол! Я забила! – А мне нравится её смех, гол уже не щекочет.

       Футболисты оба никакие, силы примерно равные, но мы азартные, спортивные, до изнеможения носимся друг за другом. Сначала считаем каждый гол, потом сбиваемся, кричим и спорим, раскрасневшись. – Я больше забила! – Нет, я больше!

       А ещё оба горластые, как трубы паровозов, не перекричит один другого, но у меня есть испытанный приём. Прыжком подскакиваю и хватаю тонкую фигурку двумя руками – цап! – крепко прижимаю к себе бесценное сокровище – никому не отдам! Спор сразу обрывается, доводы теряют убедительность, и слова вдруг умолкают, не хотят произноситься. Зачем всё это, когда обнимаются двое, и щека к щеке, и прядь волос касается ресниц, и морозная свежесть на губах…

       - Ой! Я слышала, они опять хрустнули, – как сквозь вату доносится голос, и мне понятно, что сломалась оправа очков.

       Дело в том, что очками она пользуется время от времени, при необходимости, но не расстаётся с ними, носит с собой и в самом не подходящем для обнимания месте – в нагрудном кармане, без футляра. Уже раза три (или четыре?) они переламывались на две половинки и вот – опять… Что же делать?

       Конечно очки ей нужны, никто не спорит, только объятья нужны ещё больше! Без них трудно даже день прожить, по себе знаю. Понятно, что Катя просто забывает о них. Женщины, – они это могут – если куда-то бросятся, то сразу с головой и всем её содержимым. Но мужчина, рядом стоящий, не должен, не имеет права только наблюдать со стороны. Как-то надо помогать. Взять шефство и помнить о тонкой оптике, лежащей в том месте, которое так хочется прижать, – вот, собственно, и всё. Такая гениальная мысль однажды постучала в голову, попросила пустить её жить. Что ж, пусть живёт. Хрупкая вещица с той поры ломалась всё реже и реже.

       Энергия бурлила в нас и сама искала дверь с постоянно горящей красной надписью «ВЫХОД». Наши футбольные страсти, кипевшие даже при минусовой температуре (играли и в тридцать!) отлично подходили для этого.

       А ещё случались сумасшедшие спуски на детских санках, с экипажем из двух разнополых участников, заинтересованных в удачном спуске, но ещё больше – друг в друге. Своих саней, понятное дело, экипаж не имел, и это нисколько нас не смущало. Решалось всё просто: открываем любой подъезд (жили ещё без домофонов) дома, состоящего из девяноста квартир «хрущёвок» и… берём. Мягко выражаясь, берём «напрокат», то есть накатаемся до одури и вернём – поставим на то же место, где взяли. И ничего им не сделается, просим не волноваться. Опытным путём установлено, что советские детские санки без проблем выдерживают пару из педагога и журналиста, не страдающих избыточным ростом и весом.

       Катаемся по дороге, которой ещё нет. За осень бульдозер только успел спрямить рельеф, выровнять землю, потом её сковали морозы, и получился отличный каток с хорошим уклоном, отполированный до блеска полозьями, детскими попками и лыжами.

       Поздним вечером здесь нет ни души, но светят уличные фонари, и это вполне устраивает две души, идущие с санками в гору, а если точнее – идущие одна навстречу другой. Поднимаемся на самый верх, устраиваемся и вот уже несёмся к судьбе, летим в обжигающем вихре. Скорость такая, что хочется взвизгнуть от страха, закрыть лицо руками. – Ай! – Йех! – дважды подбросило. Влево вильнули, а там деревья…

       - Катя, держись за меня!

       - За кого ещё держаться?!

       Резкая смена событий. Держатель слетел и сам уже катится кувырком, ищет взглядом свою половинку. Опустевший и потерявший скорость «болид», спускается не спеша, но в заданном направлении – в овраг с деревьями.

       - Это ты затормозила?

       - Ну да. Боялась – ударимся. У меня слёзы из глаз, морозом жжёт.

       - А чего за спину не прячешься?

       - Тогда не видно. Мне тоже надо знать куда катимся.

       - Как будто не знаешь

       Хохочем вместе над двусмысленностью, и приходит в голову более интересный вариант посадки на «болид». Выглядит так: жилистая журналистика ложится животом на санки, изящное просвещение садится верхом и управляет всем происходящим.

       - Теперь я буду тобой управлять.

       - Да ты и так управляешь Вселенной.

       - Любишь ты хитрО сказануть.

       - Профессия такая. Научили.

       Близился день свадьбы, а за окном холодало сильней и сильней. Если мороз давил к сорока и выдавливал с улицы, мы уходили в глухую защиту, уединялись на кухне у Кати. В однокомнатной квартире на четвёртом этаже они жили вдвоём с Полиной Барахтенко, тоже учительницей, но постарше, преподававшей географию и естественные науки. Полина, душевная женщина, хорошо понимала наше состояние – оставляла на кухне одних и старалась не мешать. Мы сидели за чаем, строили замки на песке, один другому заглядывали в душу, стесняясь, но… Как без этого?

       Говорим конечно и о самом событии, – мимо не проскочишь. Мы уж давно об этом толкуем, только дальше слов ни на шаг не ушли. Кого пригласим на свадьбу? Что выставим на праздничный стол и где соберёмся? Хоть как подходи, а всё упирается в финансы, «поющие романсы». Нет их и взять негде. Просить придётся у друзей и к редакторскому сейфу как-то подкатиться.

       Ясно лишь то, что такую телегу проблем нам никак не потянуть. Катя слишком занята в школе, где её, молодую и бездетную, загрузили уроками выше головы. От меня тоже толку мало. Никогда не занимался организацией свадебных застолий и даже рядом с этим не стоял. На друзей-походников не много надежды – народ хороший, все свои, но там простые работяги, ребята без связей и денежных накоплений. Остаётся редакция газеты, и там конечно же Сашка. Мы с ним друзья, он по-настоящему радовался, когда у нас с Катей решилось, и наверняка поможет. Может быть, Гоша Кузнецов ещё…

       Жаль, что здесь не уместно рассказать о нём подробнее. Саша Ягмуров, душа любой компании, человек редкой начитанности, достоин отдельного повествования.

       Независимый в суждениях, имеющий по каждому поводу своё мнение и умеющий его отстаивать, он был обречён на недолгое пребывание в партийной газете. Но если бы каждый из нас способен был ворочать такими делами… Одно из них возвышается и просто не даёт пройти мимо, не упомянув о нём. Людей, любящих стихи, достаточно много, но именно Саша додумался и собрал (вместе с Л. Аврясовым) их в поэтический клуб «Поиск», поныне действующий. Молодой Усть-Илим, словно магнит, со всей страны притягивал тысячи романтиков, и стихи здесь сами собой рождались, как ручейки на весеннем солнышке.

       На этом его деятельная натура не успокоилась.

       Идея о выпуске сборника стихов висела в воздухе, о том говорили. На кухне и шёпотом… И только он, пожалуй, мог добиться этого – рискованного и почти невозможного по тем временам. Уговорил директора типографии выпустить книжку, пусть и мизерным тиражом. Знал конечно, что по советским законам «самиздат» запрещён. Понимал, что карающая рука может до него дотянуться. И дотянулась, само собой… Романтику Ягмурову пришлось покинуть город. Обычная, впрочем, история для родных просторов. Но осталась тоненькая, карманного формата книжечка «Синь моя, Усть-Илим», сразу ставшая редкостью. Успели разойтись по рукам добрые строчки, рождённые на вечной мерзлоте и согретые сердцем.

       Свадьбу, однако, никто не отменял, она впереди.

       Решено, сегодня же с ним поговорю, если увижу, тянуть дальше некуда. Сижу в своей каморке и гоню строку, как положено литрабу. Иногда прислушиваюсь к голосам в коридоре, а он длинный, через весь барак, и потому голоса разной доступности. Кто-то просит у Нади Зинченко деньги до завтра. «А завтра где возьмёшь?» - спрашивает Надя. Молчание. Наверное, Ваня Безруков просит, деньги у него водятся только один день, когда выдают. Ответсек у всех спрашивает пятнадцать строк, чтобы «заткнуть дырку» на первой полосе. А вот и нужный мне голос.

       - Дайте заголовок, братцы! Двадцать копеек плачу.

       К моей двери приближается… Вся редакция знает, что Ягмуров не любит придумывать заголовки. И все конечно понимают, что это шутка. Никому даже в голову не придёт требовать какие-то копейки за придуманный заголовок. Мы ещё не знали, что вместо дружбы и любви между людьми когда-то будут рыночные отношения. На работе, в спорте, в искусстве, в школе, в больнице, между мужем и женой.

       В дверь просунулась большелобая голова в чёрных кудрях и такой же чёрной, аккуратно подстриженной бородой. Большие глаза светятся огоньками в ночи. Саша, красавец восточного замеса, кумир незамужних (и замужних, возможно, тоже) женщин, возник, как джинн из сказок Алладина.

       - Хорошо, что ты здесь, привет. Сделай заголовок.

       - Привет. У меня тоже к тебе разговор.

       Заголовок нашли скоро, дружно шевельнув мозгами. Не теряя времени, выкладываю перед ним ворох своих проблем. Мне, разумеется, и присниться не могло, что нужные шаги уже делаются, и делаются за моей спиной.

       Ягмуров улыбнулся и сочувственно покачал кудрями.

       - Опаздываешь, старик (нам нравилось, будучи молодыми, называть друг друга стариками). Не стоит приходить последним к раздаче счастливых билетов.

       - А что, все билеты раздали?

       - В общем-то да. Машина давно запущена, пока ты раздумываешь да в затылке чешешь. Сейчас деньги собираем отовсюду. Шеф что-то выделит и на самом верху обещали подкинуть. С рестораном переговоры ведём, а ты говоришь «на квартире». Какая квартира, если столько народу?! Всё должно быть по высшему разряду. Ведь это событие мирового масштаба – наш Славка женится! Наконец-то собрался, в кои веки… Тут уж – гулять так гулять.

       Услышанное так потрясло, что язык словно отнялся, слова застревают в горле и не могут собраться в связную речь. Стою и не знаю, что сказать. За что такие почести? Чем я мог такое заслужить…

       Мой растерянный вид ещё больше рассмешил его.

       - Что – подушкой по башке? Да ты не тушуйся, всё будет как надо. Сделаем вам свадьбу. Не перегружай голову, ты жених, тебе других забот хватает. Не переживай, мы всё устроим.

       Так могут говорить только друзья. Не сослуживцы, но настоящие друзья, которым в дружбе чужды рыночные отношения.

       Затем возникла важная проблема – где заказать красивое свадебное платье?

       Штука в том, что число невест сильно превышало возможности пошивочной мастерской, единственной в посёлке. Очередь выстроилась на пару месяцев вперёд. Усть-Илим оторван от Большой земли, вокруг тайга, что делать?

       И тут выручает профессия. Газетчику, везде сующему свой кривоватый нос с горбинкой, удалось узнать, что в центре, под носом у властей, живёт и работает швея, которую знают все женщины, желающие красиво одеться. Принимает заказы, дорого берёт за шитьё, многим это известно, но милиция её почему-то не трогает. Частное производство, напомним, было практически запрещено в бывшем СССР и преследовалось по закону. Швея, однако, не пряталась, её дела шли в гору.

       Объясняется просто. Шьёт она хорошо, даже с приставкой «очень» - это во-первых. А во-вторых, едва ли не все жёны высшего начальства обшиваются у неё.

       Мастерицу нашли быстро. Она выслушала, с улыбкой ответила, что проблему знает и может нам помочь. Назвала цену. Мы переглянулись, покачали головами, когда вышли. И всё-таки не отступили. Наскребём что можем, у друзей попросим, но пусть будет платье красивое, один раз живём. Разве мы не сами себе господа? Или в отсталой стране живём? Да наши вон по космосам рассекают на зависть мировой буржуазии! Решение принято и пересмотру не подлежит.

       Где-то, как-то и с кем-то отмечали Новый год – не помню, хоть убей. Немного ослабли морозы, и мы футболили коробки, летали на санках. Катались и докатились до «старого» года – до 14 января. Вчера получили новое платье, рассчитались, а сегодня день регистрации. Ожидаемый, радостный и тревожный. Прыжок в Неизвестность. Как день отплытия корабля. У нас, впрочем, не корабль – обычная лодочка и две пары вёсел. Уходим в далёкое море… Сегодня музыка, аплодисменты, а завтра?

       Житейские вопросы пока не пришли. Даже на приём не просятся.

       Утром, облачившись в лучший костюм, прихожу, как договорено, в женское общежитие, куда перебралась Полина Барахтенко. Катя под её присмотром. Меня Полина встретила с непреклонным видом, загородив вход своей широкоформатной фигурой. Заявила, что невеста спрятана и не видать мне её, как своих ушей, пока не выполню условия, одобренные на педсовете. Стоящий за могучей спиной педсовет согласно закивал причёсками.

       Третье из условий забылось уже – было, должно быть, попроще. А вот первые два… Крепко пришлось задуматься.

       Иду по длинному коридору, мозгами шевелю, вижу уборщицу. Выходит из комнаты, ставит ведро, а в руке швабру с намотанной тряпкой держит. Швабра! Это, наверное, и есть таинственная «свет-лентяюшка», которую Полина велела раздобыть и доставить. Выпросил, приношу и сразу ясно, что в точку попал – улыбается повелительница.

       Зато принести ей «звону медного килограмм» оказалось куда труднее. Это мелкие монеты, догадываюсь, но где их взять?

       Ближайшие магазины отжалели, сколько могли, «самим мелочь нужна» - говорят. До самой дальней «Искры», где кольца обручальные брал, – аж до неё добежал, но и там мало дали – не вытянешь из них. А выручила почта. Прибегаю к ним, взмыленный, так и так, говорю, и они вываливают кучу медяков копеечных и трёхкопеечных – привезли им на сдачу. Разменял целую пятёрку, карман к земле тянет, а всё ж не знаю – наберётся ли звону килограмм? Выкладываю перед Полей.

       - Вот, ваше величество, не извольте гневаться, если недостаток. Весь Усть-Илим оббегал, из торгашей больше звону не выжмешь.

       - Ладно, хватит. Забирай невесту, так и быть.

       Мы уже вдвоём. Смотрим на часы – пора ехать в ЗАГС. Но на чём? Тут не всё просто, надо объяснить ситуацию.

       Грузовые машины не в счёт, хотя их тут великое множество. Легковых почти нет, единицы. Возят больших начальников, но договориться можно, вопрос проходимый. Непроходимость в другом. Всем известные «газики» армейского образца способны ходить по любым дорогам, годятся для перевозки крупных особ и мелких грузов, а вот для перевозки невест в белых длинных платьях, согласитесь, как-то не очень. «Мордой не вышли», если по рабоче-крестьянски.

       Однако… Иногда в поле видимости возникал и быстро исчезал более симпатичный по тем временам Москвич-412 серого цвета. Появился он недавно и казался шустрым мышонком, бегающим среди грузовиков.

       Молодожёнам захотелось «мышонка». Стали наводить справки, и выяснилось, что принадлежит он А. Я. Терехову, известному человеку, профсоюзному лидеру строителей ГЭС. В нашей редакции Анатолий Яковлевич частенько бывал, приносил свои заметки, и почти все они начинались словами «Ширится социалистическое соревнование среди…» Выходило так, что из месяца в месяц соревнование бесконечно «ширилось», и нет тому предела. Повторение одной и той же фразы автору заметок прощалось, потому что он хороший человек. И конечно же потому, что всякие достижения на территории СССР должны были возрастать и шириться постоянно, без отдыха и перерыва на обед.

       Короче, позвонили хорошему человеку, и единственный в посёлке гражданский автомобиль доставил в ЗАГС пару, румяную от мороза и от важности момента.

       Формальности позади, расписались. Вновь испечённый супруг окольцевал безымянный пальчик своей половинки. Правда, этот миг слабо вспоминается… «Вы не были похожи на самих себя» - рассказывали друзья. «Ты чересчур серьёзный, почти не улыбался, она менялась каждую минуту – то засветится вся, то серьёзная, как перед классом». Скорее всего так оно и было. Мне, практически убеждённому, что нет такой, кто меня полюбит, до последнего не верилось в реальность происходящего.

       Что ищут девушки в нас? Достоинства, казалось бы.

       У меня с этим не густо, если по-честному. Через «не могу» научился в походы ходить. В лесу не растеряюсь, знаю горы, могу сплавляться по таёжным рекам. А часто ли нужно такое в семейной жизни? Сегодня это не привлекает повышенного интереса у девушек. Им нужен добытчик, защитник. Ну, разумеется, не дурак. Рослый, хотя бы не ниже среднего роста, сильный, хорошего сложения. У неё, наверное, были такие на примете, а выбрала почему-то меня. За что?

       Ладно, разбор полётов оставим на «потом».

       Деревянное левобережье уже украсилось к тому времени первым каменным строением. На большом перекрёстке возникло белое, отделанное мраморной крошкой здание общественно-торгового центра, носившего звучное и даже смелое для тех лет имя ГРЕНАДА. Если в другом городе это могло бы вызвать недовольный окрик власти, то для молодого Усть-Илима, с его юношеским задором, такое название вполне подходило. Но для нашего рассказа надо подойти с тыльной стороны здания, где располагался самый лучший (потому что единственный) ресторан «Лосята».

       К семи вечера четырнадцатого января 1972 года сюда стекалась разносторонне образованная публика из учителей средней школы №1 и журналистов, умеющих не только писать и читать, но и тыкать пальцем в тугие клавиши печатной машинки «Москва». Подушечки пальцев у нас были мозолистые…

       Живой коридор из образованных людей, разбавленных «Глухарями», встретил пару при входе в зал ресторана. Излишне серьёзных, нас решительно развернули в весёлую сторону. И чем, вы думаете, развернули? Обычным пшеном. Вместе с приветствиями и пожеланиями на головы молодожёнов отовсюду сыпалась пшённая крупа. Друзья кидали её горстями и говорили, что это укрепит наш союз, принесёт в семью достаток, а хорошего и доброго будет столько же, как крупы.

       Это нам понравилось, мы шли сквозь шелестящий пшённый дождь, ловили жёлтые крупинки, смеялись и хлопали в ладоши, если залетало в рот.

       Целиком ресторан был отдан под свадьбу, собралось не меньше пятидесяти человек. Повара, официанты, отличный оркестр и конечно наши друзья – все постарались, чтобы тот вечер стал незабываемым. Так и случилось – помним!!!

       Шипело и пенилось шампанское, звенели голоса и бокалы, глаза вздрагивали от ярких фотовспышек. Времена, напомню, стояли не самые сытные, продуктов в магазинах «кот наплакал» - крупы, макароны да банки с рыбными и овощными консервами. Но кто-то из наших хорошо подсуетился, кому надо позвонили, заплатили и потому столы в ресторане ломились от всевозможных закусок. Даже дразнящий запах мандаринов доносился, что было экзотикой в январе, в поселении, окружённом тайгой, за двести пятьдесят километров от ближайшей железной дороги.

       Тосты – тоже интересно. Слушаю, украдкой поглядывая на Катю. Теперь она мне жена, а я её муж. Чудеса! Наверняка рассмеялся бы, если б кто-то сказал год назад.

       Фата ей очень к лицу. Как, наверное, каждой девушке в мире. Со всех сторон на неё сейчас смотрят, ловят её ответный взгляд. Ей улыбаются друзья, коллеги и просто хорошие люди, все желают ей добра. Лицо, прикрытое фатой, меняется, как личико девочки, слушающей сказку. То восторг, то тень смущения мелькнёт, мимолётные мысли заставят задуматься… Но чаще лицо светится обычной человеческой радостью – Катя на взлёте! Смотрю и любуюсь. Так красиво, так приятно видеть рядом человека, переполненного счастьем, и этот человек будет с тобой сегодня и завтра…

       Ей от романтики досталось всякого.

       Наслушавшись, начитавшись о великих комсомольских стройках (как и автор рассказа), они с подругой Ольгой решили, что интересные дела происходят подальше от родных мест. Где-то там, за Уралом. Рванули на восток, едва успев закончить институт. В городе Екатеринбурге, временно называвшемся Свердловском, сделали пересадку и приехали на стройку. Встретили их с удивлением и отеческой улыбкой.

       - О чём вы, девочки?! Какая романтика? Не верьте газетам – врут и не краснеют. У нас вся романтика на зэках держится – прораб кивнул на кучку наголо стриженных, с интересом глазеющих на двух девчонок. – Ни работы для вас, ни жилья у меня нет. Возвращайтесь в Свердловск, там где-нибудь зацепитесь.

       Что ж, вернулись. Но и здесь никуда не берут. Намекают, что приезжие «училки» не нужны, своих хватает. Вот если бы парнями вы были… Уже деньги кончаются, ночевать негде, остаётся сидеть-дремать на вокзале. Вчера почти не спали, а сегодня удалось заснуть. Глаза открыли, а бутылки с кефиром нет. И три булочки на двоих, тоже там, под лавкой лежали – и их украли, завтракать нечем. Последняя надежда была на комсомольские путёвки, которые выписали там, на самой первой стройке, куда ехали и где завернули назад. «Путёвки помогут вам устроиться» - заверили в райкоме комсомола – теперь вы с документами, а это большая сила. Покажите их в горкоме.

       Увы, в горкоме Свердловска «большая сила» оказалась бессильной, как тряпка. Накрашенная дама с пышной причёской показала это наглядно – на глазах у них разорвала красивые путёвки, превратив их в кучу глянцевых клочков.

       - Такие бумажки напишут в любой подворотне, – уверенно заявила она. – На стройках нужны каменщики, плотники, бетонщики. Рабочие руки нужны, а вы, извините, кто?!

       Испуганные девчонки молчали, не зная что ответить, и она, довольная эффектом, добила их ещё одной тирадой.

       - Как можно быть безрассудными такими? За тысячи километров поехали, явились, не запылились: «Здрасьте, я ваша тётя». Каким местом думали, когда брали билеты?

       Затем последовал контрольный выстрел. Дама добавила, окинув взором тонкую тростинку Катю.

       - А тебе, детка, вообще здесь делать нечего. Несовершеннолетняя. Подрасти сначала, потом на стройку просись. Я понятно говорю?!

       Разом обрушились надежды, разорвались мечты. А ведь так красиво писали в газетах, такие картинки рисовали – с гитарами, стихами и песнями у костров. Говорили, что ждут их на всех стройках, каждому дело найдётся. Теперь даже домой не на что вернуться. Опять на вокзал идти ночевать?

       И всё же мир не без добрых людей.

       К плачущим девчонкам на улице подошёл случайный прохожий. – Что случилось, милые? Могу я чем-то помочь? – капая слезами на землю, они рассказали о своих приключениях. – Не всё так плохо, не плачьте, - утешил прохожий, – вон, видите, дом строится? Идите туда, найдёте начальника. Он хороший дядька, я у него работал. Он куда-нибудь пристроит, пусть даже временно и без специальности. Заработаете деньжат и сами решите – домой возвращаться или здесь оставаться.

       У каждого из нас, если вспомнить, найдётся свой «случайный прохожий», кем-то посланный в самые тяжёлые минуты жизни, и потому совсем не случайный.

       Прохожий оказался провидцем – так и получилось.

       …Свадьба удалась, наверное, на славу. Не смею сам того утверждать, но люди ещё долго о ней вспоминали. Даже год спустя спрашивали – как это удалось? Да, как-то удалось, несмотря на то, что не было у нас щедро оплаченного «тамады» и не было платного фотографа, изображающего внушительную «фотосессию» вместо того, чтобы оставить на память десяток приличных снимков.

       Хорошо вышло, потому что все того хотели и старались.

       Отработав своё, оркестранты не удалились, но вновь и вновь выходили на эстраду, не требуя дополнительной платы. Это не рассказать, надо видеть, как виртуозно перехватывал гриф гитарист, как закатывал глаза и раздувал щёки саксофонист. Слышать, с каким упоением рассыпал барабанную дробь ударник. Ребята просто любили своё дело, любили музыку, а не заработок, который она даёт. Старались, заставляя нас «скакать» до изнеможения. А нам того и хотелось!

       Старались повара и официанты, трудились во внеурочные часы. Старались и наши добрые друзья. Локомотивом, как обычно, был Саша Ягмуров, близко знавший нас с Катей. Без него тут ничего не обошлось.

       Но рассказ на этом не кончается.

       Катя перебралась ко мне, и год мы прожили в одной из комнат редакционного общежития. И дожили до двух больших событий, грянувших почти в одно время. Со слезами мучений и радости мама Катя родила дочь, пополнила нашу семейку упитанной малышкой Яночкой. Папа тоже весь извёлся, но не терял времени зря. Пока мама с дочуркой набирали вес в роддоме, он на детской коляске, рейс за рейсом перевозил семейные пожитки в новый дом, где получил квартиру от редакции.

       А потом пришёл день чудес.

       Чудо первое разлито в воздухе вокруг меня. Это запах свежей листвы, иногда наплывающий слева, где сохранились островки таёжной берёзы и лиственницы. Особенно люблю аромат распускающейся лиственницы, чем-то похожий на благоухание ночной фиалки – белой орхидеи.

       Тихим вечером иду вдоль Братского шоссе, возвращаюсь с работы домой. Спешу, но всё-таки притормаживаю там, где лицо обдаёт пахучей волной.

       Невольно задерживаюсь, чтобы снова и снова вдохнуть божественный дух, нежно обнимающий недостойного тебя. Радуюсь природному чуду и улыбаюсь одними глазами, чтобы не озадачить случайных встречных.

       Главное чудо, между тем, томится и ёрзает в моём кармане, не имея совсем никакой возможности заявить о себе.

       Тут стоит добавить, что по пути успел забежать в милицию и забрать свой паспорт с новой пропиской. Не стал листать его, искать штамп, а только убедился, что с первой страницы смотрит хорошо знакомая рожица и сунул в карман. Некогда! Помню, что дома ждут две души.

       Дом уже показался, проглядывает сквозь зеленоватую берёзовую дымку. Он даже не весь ещё заселён, на нём нет ни номера, ни названия улицы. А если письмо захотят мне прислать – куда писать? Чиновники нигде не торопятся… Это, впрочем, уже не проблема, адрес сейчас узнаем из паспорта. Достаю документину, нахожу штамп… Как?! Не может быть!!! Не веря глазам, трижды перечитываю и, наконец, вижу – со зрением всё в порядке, надпись чёткая, чёрной тушью «ул. Романтиков, д.1-а, кв. 24» Вот это да-а…По воле судьбы, известной только Ему, наша квартира оказалась на улице, о которой когда-то мечталось. Несбыточным казалось… И вот – получите, пожалуйста, ключи! И не где-то в конце, а в самом первом доме на улице Романтиков. Да неужели такое возможно?! Судите сами, комментировать не буду, слишком серьёзно всё это.

       История давняя, интересная и мне, пишущему человеку, не однажды хотелось поведать её всем и в подробностях. Уже зависал «пишущий инструмент» над чистым листом бумаги, но всякий раз откладывалось на неопределённое время. Причина проста до смешного – не поверят.

       Большинство людей, живших при «Советской» власти (кавычки потому, что власть никогда и ни с кем не советовалась), хорошо знали и помнят до сих названия улиц, переулков, площадей, посёлков и городов, которые по всей стране насаждались коммунистической безбожной идеологией. И насаждаются до сих пор. В центре Иркутска, к примеру, основная часть названий по-прежнему носит имена палачей, террористов и просто сомнительных личностей, сомнительно важных событий. Эти названия, ничего общего не имеющие с мирной и праведной жизнью, нарочно внедряются в наше сознание, подобно электронным микрочипам.

       Те, кто не видел своими глазами улицу Романтиков в Усть-Илиме 70-х годов прошлого века, вполне могли бы счесть это авторской выдумкой. Они скорее поймут человека, ставшего посреди улицы с раскрытым паспортом и раскрытыми сверх меры глазами.

       Глаза снова сверяются с действительностью.

       Дом стоит на том же месте, где покидал его утром, уходя на работу. Никаких табличек на нём как не было, так и нет. И никого это особо не волнует, кроме меня. Ни радостей, ни трагедий в окружающей среде не наблюдается.

       Хотя нет, не точно. Приятного в среде происходит больше. Две молодые мамы идут навстречу, катят коляски и о чём-то весело щебечут, пока детки спят. В нашем доме, видимо, живут и вот – уже познакомились, вместе гуляют, что-то про причёски одна другой рассказывает. Нарядные, красивые и в модных туфельках, между прочим. По свежему асфальту каблучками цокают… А ещё недавно грязища непролазная была здесь, без сапог не пройти. Теперь на город похоже.

       Явно великоват мальчишке двухколёсный велосипед, но тот упрямо давит на педали, хочет въехать на горку, где дом стоит. Не вышло. С разбега пробует. Нет, не хватает силёнок… А он снова пробует – ишь, упрямый какой. Молодец!

       - Жми давай! Сильнее жми! – кричу.

       - Маленько не хватило, – мальчишка разводит руками.

       - Когда ездить научился?

       - Вчера вечером. И сегодня весь день езжу, вроде ничего – получается. Только вот на горку никак. Маленько не хватает…Там ведь поворот на самом подъёме.

       - В этом доме живёшь?

       - Ну.

       - Тогда заедешь. Завтра или послезавтра обязательно заедешь

       Тем временем подоспели свежие новости в нашем подъезде. Незнакомые люди суетятся возле грузовика с открытыми бортами, разгружают домашние вещи на крыльцо, на тротуар и прямо на затоптанную землю с редкой зеленью.

       - Здравствуйте, с переездом вас.

       - Спасибо, соседями будем. Перешагивайте, не бойтесь, мы тут всё своими шмотками заставили, проход перегородили.

       - Это ничего, как-нибудь перелезем, не развалимся. Дом новый, ещё будут заселяться. А вы, кстати, знаете, на какой мы улице живём?

       - Нет, откуда – таблички-то нет. Назовут как-нибудь.

       - Уже назвали. Улица Романтиков.

       - Ишь ты…  ЧуднОе название. Теперь и я что ли романтик? – недоверчиво усмехнулся дядька, молодой ещё, но с седеющей бородой.

       - Само собой. Целая улица романтиков набралась, отличная компания. Пусть ещё приходят, никто лишним не будет.

       Дядька прикрутил ус, улыбается, а я уже в подъезде, поднимаюсь по лестнице скачками, прыгая через ступеньку. Спешу на третий этаж, в квартиру № 24, где меня заждались. Кате надо срочно сообщить, пусть порадуется тоже. Она неисправимый романтик, как и я, как большинство на молодой улице. Ей приятно будет узнать, что имя не скучное, но красивое и свежее, как утро на берегу Ангары.

Апрель 2021 года, Шаманка.

 

ВЫРУЧИ,  БРАТОК !

       Летним вечером возвращаюсь домой, на улицу Романтиков. Не по дорожке вдоль Братского шоссе, как обычно хожу, а в обход, где асфальта больше и прохожих тоже больше. Шагаю легко и уверенно, походные тренировки ещё ногами не забыты. Со стороны, наверное, не заметно, что человек в подпитии. Коллективное, на скорую руку, застолье в редакции было не случайным, не по прихоти двух-трёх «литрабов», а по вполне уважительному поводу. Родился наконец-то сын у одного из наших, которого он так ждал, и такое полагалось обмыть. Сначала думали «вздрогнуть» да разойтись поскорее, но процесс затянулся, засиделись почти дотемна.

       И в обход подался неспроста. Вчера наш Усть-Илим так прополоскало дождём, что на ту дорожку лучше не соваться. Там будешь целый километр грязь месить, уделаешься в глиняной жиже по самые уши.

       Хотя и здесь будет одно малоприятное местечко, придётся его в потёмках обходить, но будет уже не так грязно и грустно.

       Грязью нас не сильно обрадуешь и не сильно удивишь. О ней всякое услышишь. «Грязи бывают разные, жидкие и желеобразные» - это, пожалуй, лучшее (по глубине и философскому подходу), что долетало до моих ушей. По всему чувствуется негатив. И зря. Ведь это привычная наша среда, как воздух, вода и земля. Можно долго ругать, обзывать её неприличными словами, но трудно найти более равнодушного слушателя. Тут больше подойдёт народное «грязь не сало, смыл и – отстало». А в нас поглубже заглянешь – намного ли чище, чем под ногами? Если честно…

       Философию разводить не будем, поскольку стемнело и приближается то самое местечко. Не то, чтобы гиблое, но близко к тому.

       Язык тут лучше прикусить, а глаза раскрыть на максимальную видимость. Чтобы выйти на свою улицу, мне надо пересечь небольшой распадок с кустами и остатками леса. Это легче лёгкого днём, но сейчас… В прогалине, где натоптан проход к домам, весной побывал трактор. Чего он сюда залез? – одному Богу известно. Покрутился, дернину содрал до самой глины, порычал на кусты и был таков. Оно бы и ладно, но в том  месте сделалась ловчая яма для всяких чудаков, имеющих слабые познания в нашей действительности. Сверху яму пополняет дождевая вода, снизу подпитывает вечная мерзлота, открывшаяся под дёрном. Внешне похоже на обычную лужу, но под водой прячется приличный слой глины с отличными ловчими качествами. Как в болотной трясине – увязнешь и сиди, песни пой.

       Мне, обывателю здешних мест, всё это неплохо известно. Обхожу стороной, буду пробираться сквозь кусты, рискуя запнуться впотьмах о стоптанные сапоги или дырявую кастрюлю, угодить между спиц выброшенного велосипедного колеса. Город только строится, бытовой мусор пока не вывозится, а выносится. Преимущественно по ночам, сюда, в распадок. А куда ещё прикажете?

       Успеваю мимоходом глянуть в сторону лужи. Там тоже, кажется, что-то лежит. Похоже на мешок с мусором. Нет, ошибся. Хриплым, но вполне человеческим голосом «мусор» обращается ко мне.

       - Выручи, браток!

       Осматриваюсь в лёгкой растерянности, убеждаюсь, что вокруг никого. Выходит, что «браток» это я. Выручать надо мне, больше некому. И мыслишка подруливает – этого мне только не хватало. Так-то оно так, но куда денешься, помочь надо. Подхожу ближе, нагибаюсь, чтобы разобраться. Разборки затрудняет темнота, но удаётся установить, что в яме зачем-то находится обычный советский гражданин, не молодой и не старый, одетый в тёмный костюм. По доносящемуся запашку понятно, что недавно гражданин сидел за столом и тоже что-то отмечал. Лежать ему явно не хочется.

       - Помоги, браток, дай руку, вылезти не могу.

       Холодная глиняная рука сразу выскальзывает, не могу.

       - Ополосни её сначала, а то весь костюм мне уделаешь.

       - Я тоже в костюме, так чего уж теперь…

       - Как тебя угораздило? Не мог по краю пройти что ли?

       - Дак вот… Шёл по краю, соскользнул и грохнулся на ж… Я с другой улицы, здесь не ходил. Друган в гости позвал, вот иду от него и втюхался.

       - Ясно, давай корягу.

       Мокро-холодная «коряга» крепко сжала мои пальцы, напряглась. Напрягаюсь тоже, пытаюсь вытянуть дядьку, но он не тянется никак, только малость подался, потом снова застрял.

       - Тяжёлый ты, однако – говорю – переел, наверное?

       Чувствую, что сам сползаю по сырой глине, а это в мои планы не входит. – Отпусти-ка руку, не то к себе утянешь. – Рука нехотя разжалась. – Только ты меня не бросай, ладно? Выручай, браток.

       - Да ты чего! – возмутило меня. – Я ж не гад последний! Не писай мимо, подожди, ухвачусь за что-нибудь, руку подам, а ты хватайся за неё, сам себя вытягивай.

       Решили мы верно, мне не под силу вытянуть его вверх, поскольку ростом и весом он больше моего, пусть сам себя вытягивает, иначе вдвоём будем там купаться. И расчёт, наверное, удался бы, если бы…

       Если не хрустнул бы тонкий стволик в моей руке. В ту же секунду лечу вниз, потеряв опору, падаю на краю лужи. Мои новые брюки, ботинки, рукав пиджака – всё безнадёжно заляпано глинистой грязью. Это, впрочем, тоже не смертельно, можно в ванной отмыть под струёй. Хуже другое – с треском провалено спасение утопающего, у меня нет опоры. Но не бросать же в самом деле его здесь. Он тоже расстроился.

       - И ты уделался. Из-за меня… Знаешь что думаю? Искать надо палку длинную и крепкую. Подашь конец, а сам за дерево держись.

       Мысль мне понравилась. На четвереньках выбираюсь наверх и… Едва не боднул чьи-то колени. Сверху слышится голос, тоже что-то отмечавший.

       - Вы чего тут, мужики? Ни хрена себе…

       - Помоги человека вытащить, – встаю на ноги.

       - Человека? Это я махом сейчас. Только взяться, паря, не за что.

       - Берёза за тобой, за неё можно. Я на коленки сейчас, до него дотянусь, а ты за другую руку тяни. Сказку помнишь, как репку тянули?

       - Дедка за репку, бабка за дедку! – зазвенел голос девочки, стоящей рядом. Радостно прыгающая девочка до сих пор стояла  тихо и мной не была замечена.

       - Умница, Настя, запомнила сказку, берись за меня, помогай, – похвалил папа и пояснил, – в гостях были, засиделись, мама осталась помочь хозяйке с посудой, а мы пораньше пошли. Насте спать уже пора.

       Вызволение гражданина СССР из глиняного плена не заняло даже минуты. Дружно взялись за руки, напряглись – давай-давай! Пошёл, ещё пошёл – из лужи послышались хлюпающие звуки и кряхтение. Страдальца подтащили к сухому. Папа подскочил вовремя и схватил его за вторую руку, скребущую ногтями мой мокрый рукав. Одним рывком мы выволокли тело на сушу. Здесь тело приняло вертикальное положение и облегчённо вздохнуло, ощутив под ногами земную твердь.

       - Спасибо, братцы, выручили. Бутылка с меня.

       - Прямо сейчас, – чёрт меня дёрнул ляпнуть, но шутки страдалец не понял.

       - Так я… обсохнуть бы… деньги есть, – хлопнул по карману, – только намокли…

       - Ты кончай эту музыку, – остановил его папа девочки, – не за бутылку тебя тащили. У нас, русских, всегда так, если в беде человек. Ладно, давай «пять» да разбежимся по домам. С кем не бывает.

       Пожали друг другу руки, обтерев их сначала об траву, расходимся, а бедолага продолжает благодарить. Молчим, догадываясь каково ему сейчас, мокрому и грязному. Любой из нас может оказаться на его месте – оно пустым не бывает.

       - Ой, что с тобой?! – всплеснула руками Катя, увидев меня, живописного, на пороге.

       - Из болота тащил бегемота, – даю чёткий и непонятный ответ, но жена уже знает мою привычку «потянуть кота за хвост» и терпеливо ждёт.

       И вот мои брюки с носками устроились в ванной, нежатся в тёплой водичке, от глины отходят, а мы, две половинки одного целого, устроились ещё лучше – на кухне, где чаю «пей-не хочу» и тарелка, полная горячих блинов. Выслушав приключенческий рассказик, Катя от души посмеялась над манёврами подвыпившей троицы и без колебаний поставила всем «пять» по поведению.

       - Это чепуха, что перепачкались. Зато человека выручили. Так и надо жить. Сегодня ты кому-то помог, завтра тебе помогут.

       - Как по учебнику говоришь, товарищ учитель.

       - А чего ж… Нас так учили и родителей наших тоже так воспитывали. Всё правильно. Вчера из магазина иду, две сумки тяжёлые несу, крупы да сахару набрала. Парнишка с верхнего этажа догоняет, – давайте я, говорит, донесу. Захожу в подъезд, поднимаюсь, а обе сумки возле нашей двери стоят. Отлично! Все бы так.

       Смотрю на довольное лицо жены и вот что думаю – что-то хорошее приятно получать. И не менее приятно отдавать.

       Вспомнил. Какие-то минуты назад выбирался из сырого тёмного распадка, шёл домой. Кусты цепляли за одежду, ветки били по лицу, мокрые брюки липли к ногам, в ботинках хлюпала жидкая (или желеобразная?) грязь… Мне бы хмуриться в ту минуту, но неожиданно ощущаю хорошее настроение. С чего бы это? Как-будто греет изнутри что-то непонятное, словно солнышко там спрятано. И всё оттого, что доброе дело сделалось, и ты к тому тоже причастен. Не повод для глупой гордости, просто сигнал для того маленького солнышка, что вдруг затеплило внутри.

Август 2021 г. Шаманка

 

ШРАМ

       Зимний день отгорел и потух, как-то незаметно растворился в наступающей ночи. Разом вспыхнули уличные фонари за окном. Рабочий день у нас тоже кончился, в редакции газеты никого, кроме меня. Благодаря этому я вдруг становлюсь «заметной личностью», если глянуть с улицы в окно. Сижу за столом, дописываю статью. Обещал редактору, что сегодня обязательно «добью» и положу ему на стол.

       Уже почти закончил, над концовкой ломаю голову, когда стукнула входная дверь, а в прихожей послышались тяжёлые шаги. Я насторожился.

       Дверь в кабинет открылась без стука, но прозвучал вопрос «можно». Прозвучал, надо заметить, громко, уверенно и без вопросительного знака. Простые посетители так не заходят в редакцию газеты. Он, впрочем, и не был простым прохожим – пожилой мужчина, похожий на чёрного медведя, поскольку одет в хорошую чёрную шубу, чёрные унты и дорогую шапку того же цвета. Мы никогда прежде не знакомились, но не узнать в нём одну из самых влиятельных персон города было попросту нельзя. Когда-то это был человек-источник, к которому не зарастали, но постоянно протаптывались новые тропинки отовсюду. Источник чудесных телефонных аппаратов, нужных не только для связи голосовой, но и для других, о-очень полезных связей.

       Сейчас он, кажется, на пенсии… Однако не важно.

       - Моя фамилия Блиен, – говорит тем временем поздний посетитель. – Фамилия несколько необычная, но вам, наверное, знакомая. Или я ошибаюсь?

       - Нет, не ошибаетесь. Вы точны, как номер телефонного аппарата. У вас, по-моему, и имя-отчество тоже выдающиеся – Шулим Элькунович – верно? А что вас сюда привело, извините за любопытство.

       - Есть разговор. Я ведь сейчас пенсионер, каждый вечер хожу здесь, мимо вашей редакции, нагрузку на ноги даю. Давно хотел забежать, поговорить, и вот иду сейчас, вижу – кто-то есть за окном. Минутка найдётся у вас?

       - Да, готов вас выслушать.

       - Это нашумевшая история, я очевидец, и вы наверняка о ней слышали, ваша газета о ней писала. Но написано как-то вяло и обтекаемо, как будто никто не виноват, и ничего особенного не случилось. Но это совсем не так!

       Он начал рассказывать, и мне сразу вспомнилось – да, была история, и была статья, в самом деле обтекаемая, которую писал сам редактор. И он не мог написать иначе. Там, как всегда, варились большие деньги, булькала обычная советская политика, где красивые слова противостоят некрасивым делам. Но в том вареве помешивали чиновники тяжёлого калибра, которых редактор городской газеты ни укусить, ни задеть не смел. И надо ли лезть сюда мне, рядовому журналисту? Слушаю молча и не очень заинтересованно, скорее из вежливости, лишь иногда поглядывая на собеседника. Откуда, интересно, такой шрам у него на носу? Ножом кто-то ударил? Нет, пожалуй, не ножом – шрам рваный и какой-то непонятный.

       Человек хочет справедливости, это понятно. Но какая может быть справедливость в банке с большими пауками? Уважаемому человеку этого запросто не скажешь. Знаю заранее, что не возьмусь. Зачем писать о том, что самому не интересно?

       Шулим Элькунович, первый начальник узла связи на строительстве Усть-Илимской ГЭС заметно отличался от других руководителей. Прежде всего возрастом и порядочностью, вероятно врождённой, позволявшей управлять большим, сложным хозяйством и вместе с тем оставаться простым, доступным человеком. Родившийся ещё до захвата власти большевиками, успевший повоевать с фашистской Германией, отличившийся на строительстве Братской ГЭС, он в числе первых приехал строить Усть-Илимскую электростанцию. Молодой город ещё не имел своей телефонной сети, поэтому вся деловая жизнь на большой стройке полностью зависела от связистов строителей.

       Человек продолжает говорить, а я чувствую неловкость – мы, кажется, напрасно теряем время. Смотрю на него и опять натыкаюсь на шрам. Откуда он? Жизнь извилиста и непредсказуема… Наконец он сам замечает мой взгляд.

       - Мой рассказ не впечатляет?

       - Нет, рассказ хороший, я таких подробностей до сих пор не знал. Но дело в другом. В статье придётся говорить о власти, и это нам как бы позволено. Теоретически. У меня к вам встречный вопрос – вы когда-нибудь пробовали прыгнуть выше головы?

       - Если я правильно понял,.. Сама система, в которой мы сейчас живём, порождает такие конфликты – это хотите сказать?

       - Именно так.

       - Что ж, не будем прыгать выше собственного носа. Система, пока сама себя не изживёт… Да, кстати о носах. Похоже, что мой представительный нос, – Шулим Элькунович посмотрел весело, – частично отвлёк ваше внимание на себя, заставил задуматься, почему он такой. Угадал?

       - Попадание в десятку. Откуда такая проницательность?

       - С возрастом все мы отчасти становимся психологами. С годами я усвоил, что нос – самый выдающийся объект на моём лице. Всем хочется узнать почему он смещён и в какой драке отличился. Вам, наверное, тоже интересно?

       - Да, если не секрет.

       - Это было в самом начале, когда Усть-Илим только стал строиться. Первые бараки возле Верхней речки ещё не все поставили, срубы стояли без крыш, а кто-то даже и в палатках жил. Большие армейские палатки стояли. Строителей много понаехало, а их всех кормить надо, вот и поставили пекарню со складом, где держать мешки с мукой. Чего-то там с электрикой напортачили, строили-то наспех. Скорей да скорей…

       А тут зима подошла. Холода, помню, хорошие стояли. Как раз посреди ночи, когда все спят, кто-то орёт:: «пожар! Горим-гори-им!»

       Повыскакивали все, пекарня в огне. Нам это нож в горло! Куда без хлеба в такой мороз? Отбить пекарню хоть как надо – считай, что самих себя отстоять. Все сначала бросились, даже дети побежали тушить, толпой хотели взяться да покончить. Кто с ведром, кто с топором, снеговую лопату схватил чудак один – взялся снегом стенку закидывать, а всё вокруг уже затоптано, не возьмёшь. Все мечутся, руками машут, крику больше, чем пользы. Вода, какая была, та быстро кончилась, огонь на вторую стену перекинулся и до крыши добирается, рядом стоять невозможно – одежда дымится.

       Вверх посмотришь – аж страшно становится – багрово-чёрное небо над нами висит. И крику поубавилось… Неужто конец?

       С той секунды как что-то в нас перевернулось. Разгорячённые головы очнулись – не так надо. Пожар не шутейный, шапками такой не закидаешь, сапогами не затопчешь. Десяток вёдер воды да громкие крики здесь не помогут, нужный сотни вёдер. Спасать надо то, что ещё можно спасти. Склад! Не разбрасываться.

       Тут и начальство подоспело. Самые крикливые сразу притихли, а порядка больше стало. Сообразили, как воду подать.

       - Тащи вёдра! Все, какие найдутся! – разнёсся клич, и выросла целая гора вёдер, бачков, добавилось даже несколько больших кастрюль. Несли всякую посуду, чтобы хоть несколько литров воды бросить в пасть ненасытного красного зверя. Люди не жалели своего, старались свалить чудовище, грозящее всем.

       Горстка самых отважных бросилась в тёмное нутро пекарни, всё в дыму – ещё можно хоть что-то спасти из оборудования.

       Большинство переключилось на доставку воды и на спасение склада с мукой. За водой бегали к Верхней речке, где была широкая прорубь – каждую ночь её накрывали большим утеплённым щитом, не позволяя замёрзнуть. Но туда путь не очень-то близкий, около двухсот широких шагов надо отшагать. С ведром конечно не набегаешься. А можно и без бега, когда столько спасателей. Народу хватило на две цепи от пожара до проруби, и получился живой водопровод с ручным управлением. Напор, правда, в нём нулевой, зато народ напористый подобрался – вёдра в руках мелькали, как легковушки на дороге с двусторонним движением. Туда бегут порожние, дужками звякают, обратно едут полные, плюхают водой на валенки.

       Горело быстро и в разных местах, пожар разошёлся. Это потому, что время упустили, не взялись сразу как надо.

       Но ничего, у нас много рук, и руки тоже скорые – ещё поборемся. Считай, что одна молодёжь в пожарной команде. Таких, как я, кому за сорок, по пальцам перечесть можно. И все ребята бегают, стараются, ни одного не увидишь, чтобы без дела стоял. Одной бригадой за склад заступились, стены водой отливают, а другие горящую пекарню не бросают – стоят до последнего, воду вёдрами бросают.

       Мигом притащили лестницы, приставили где можно, и сразу несколько удальцов заскочили на крышу. Со скрежетом отдирают горящие доски и сбрасывают вниз, а там их водой заливают, оттаскивают подальше от огня.

       Жутковатое зрелище, если стороны глянуть. Чёрные фигуры с красными лицами иногда исчезают в дыму, потом снова открываются среди огненных языков…

       - Вы как грешники в аду! – крикнул кто-то снизу.

       - Не трави, не до шуточек, – осадили его.

       Всем досталось по полной программе. Особенно тем, кто у самого огня – там и десяти минут не вынесешь, убежишь. Тебя подменят, вернёшься и опять невмоготу… Как возле топки раскрытой – так жарит! А сзади морозит. Даже такое было – задымилась, стала тлеть фуфайка у парня, вот-вот вспыхнет. А он заупрямился, меняться не хочет, спереди плеснул на себя, сзади других попросил – окатили его со спины. Всё же подменился потом, всего на несколько минут отошёл от огня. Хотел переодеться, давай фуфайку снимать, а она не снимается – задубела! Как ледяной скафандр.

       Самый тяжёлый момент был, когда внутри пекарни полыхнуло, вся левая половина огнём занялась. Что делать? Туда уже не заскочишь, а в окна плескать – толку мало.

       Команда всё решила. «Эй, на крыше – слезай! Все до одного! Воду выливай и вниз все, кто в пекло не хочет». Желающих в пекло не нашлось, парни посыпались вниз с пустыми вёдрами. Перекрытие, где они стояли, прогорит и обрушится в любую минуту, можно заживо сгореть – пояснили доходчиво тем, до кого не дошло.

       Что ж, не смогли отстоять пекарню. Не готовы были, загорелась внезапно да ночью… Знать бы где упадёшь да соломки подстелить. Ни рукавов, ни насосов – ничего ещё нет против пожара. Только-только обживаться стали… Упустили, короче. Но склад с мукой всё же спасли, хотя огонь подобрался вплотную, даже стены потрогать успел. Бились, не жалея себя, как на фронте. Ведро за ведром бросали воду на доски, получали ожоги и настоящие ранения. Рвали одежду и обувь, рвали свои нервы, а попроси любого – порвут и жилы за общее дело. Всех захватило!

       Когда кончилось, ходили везде, водой плескали на угли – они светились, как фонарики. Почернел «красный петух», мокрой курицей сделался. Мы расходиться стали, только тогда и мороз почувствовали на себе.

       - А сколько было градусов?

       - Пятьдесят четыре в ту ночь.

       - Ого-гоо!

       - Да, морозы в те времена были настоящие, северные. И надбавки северные зря не платили. Так вот. Чтоб не обморозиться, люди возле проруби часто менялись, иногда неразбериха случалась. Мне, как старшему, пришлось там задержаться и помочь навести порядок. Подбородок и нос были закрыты шарфом, так я размотал его, чтоб не мешал говорить. Сначала почаще растирал, уберечь старался, а потом притерпелся, видать, и увлёкся, забыл. Отморозил «фасад».

       - Почему же шрам тогда?

       - Зашли с ребятами в бытовку, там лампочка яркая, и кто-то разглядел. – У тебя, говорят, весь нос белый, растирай скорей! – Давай я растирать и перестарался. Слышу – хруп! – отломился конец, но держится за кожу. Сразу приставил назад, ребята помогли примотать. Потом кровь пошла, пока фельдшера нашли, он сдвинулся с места и неровно прирос. Шрам остался и немного набок.

       - Вот ведь как судьба стукнула… Сразу два таких события за одну ночь. Не очень-то нужный подарок от Деда мороза. И что потом – помучился с «подарком»?

       - Пришлось потерпеть, куда денешься. Да теперь уже ладно, дело прошлое, оно мне жизнь не усложнило. А хлеб тогда всё-таки спасли. Считай, что голыми руками отбили от огня. Ну, я, пожалуй, пойду, не стану задерживать. Будем считать, что заглянул я к вам не зря. Для газеты конечно не пойдёт, а всё же может пригодиться. Для истории, к примеру, или, как пособие по выживанию в экстремальных условиях.

       Шулим Элькунович встал, одевая большую лохматую шапку, и снова стал похож на чёрного медведя. Крупный, немного согнутый, но не судьбой, а всего лишь возрастом. Человек, способный постоять не только за себя, но за многих и многое.